Мансур стоял под огромным раскидистым орехом и глядя куда -то только ему видимую точку, медленно закатывал рукава рубахи. Расстегнул пуговицу на вороте-стоечке, чтобы не давило горло. Сдвинул на затылок высокую, серебристую в завитушках папаху из андийского каракуля, протер вспотевший гладкий лоб, и твердым шагом двинулся к широкому стволу, где торчал огромный тесак с ручкой виде козьей ножки. Был он высокого роста, голова гордо сидела на его широких плечах; окладистая черная борода, дубленное ветрами и солнцем лицо и не по возрасту сильная шея выпирающая из-за расстегнутого ворота рубахи. Следы былой строгой красоты все еще хранили его черты.

Длинный с горбинкой с тонкими раздувающимися ноздрями нос, глубоко посаженные черные как угольки глаза стреляющие из под густых, мохнатых бровей, твердо очерченный рот. Мансуру было пятьдесят пять, но чувствовал он себя гораздо моложе. Подай-ка жена точилку: обратился он к рядом стоявшей супруге и быстрым ловким движением руки выхватил тесак. Вжик-вжик-заскрипел нож об камень. Ты же его точил накануне: робко произнесла Кесирт, так звали его жену. Твое дело подать точильный камень, по одному только взгляду угадав мое желание. Вжик-вжик: точил он острое, стальное лезвие. У женщин мозги куриные и если руководствоваться их умом, не оберешься позора. Надо выслушать женщину и сделать все по-своему: сказал чуть позже Мансур.

Голос у него был грудной, хорошо поставленный и где бы он не заговорил тембр его голоса привлекал к себе внимание. Кесирт молча выполняла поручения, во всем стараясь угодить супругу. И суровость мужа принимала как должное, которое было ей дороже всякой ласки. Такие они чеченские мужья! Скупые на слова, строгие на вид, привыкшие повелевать! Но также Кесирт знала, что внешней недоступностью этого благородного человека скрывается такое пламенное сердце, такая горячая кровь скользит в его жилах, и душевной доброты его хватило бы на многих! Вдруг жалобно заблеяла барашка и Кесирт отвлекшись от своих мыслей пожалела несчастную, которой вот, вот должны перерезать горло. Небось почувствовала, что из нее хотят сделать жижиг-галныш: сказал Мансур и раскатисто засмеялся обнажая крупные, белые зубы. Он с расстояния метким ударом вонзил нож в ствол и легкой кошачьей походкой двинулся к блеющему барашку.

Кесирт козырьком выставив над глазами натруженную руку смотрела на мужа. Она в душе восхищалась его хладнокровным мужеством и сердце переполнялось гордостью! И все что он не делал, ей казалось достойно внимания. В это время почувствовав недоброе молодая барашка заметалась закручивая веревку, вокруг палки, за которую была привязана. Одной рукой схватив за передние ноги, Мансур повалив строптивого упорно, сопротивлявшегося барашка, произнес Священное Бисмаллах1и Аллах1у Акбар и перерезал ему горло. Фонтаном брызнула кровь, но Кесирт успела подставить алюминиевый таз, прежде чем пролилась хоть капля. Он все еще держал агонизирующую барашку за шею, когда Кесирт подбежала с ведром воды и полотенцем перекинутым через руку.

Полотенце было чистое пахнувшее ветром и солнцем. Наконец барашек замер, прикусив язык длинными зубами в которых торчал недожеванный пучок травы. Мансур, пружинясь на сильных ногах поднялся и вытянул руки ковшиком. Студеная колодезная вода приятно холодила руки. Был июль месяц жарко палило солнце и холодная вода была как нельзя кстати. Он кивком головы надвинул папаху на лоб, что для Кесирт означало ее снять. Бережно как драгоценный сосуд, который при неосторожном обращении может разбиться, взяла она папаху и повесила на ветку густо облепленную терпко пахучей листвой.

Папаха, что голова хозяина и обрушатся с ней следует подобающим образом: об этом Кесирт помнила хорошо. Гладко выбритая голова резко контрастировала на фоне загорелого лица. И сейчас без папахи с черной бородой и трепещущими ноздрями Мансур походил на красивого-абрека из книжных зарисовок. Он подставил голову и тугая струйка полилась стекая по шее, по лицу по грубым натруженным рукам, которые он снова и снова подставлял под льющийся из кувшина ручеек. С наслаждением он плескался водой, шумно брызгаясь на прокаленную солнцем почву. А потом подвесив барашек на распялке , скрутил ему голову так, что разом хрустнули позвонки. И скалившая зубами голова оказалась на траве. Вскоре там же оказались все четыре ноги.

Опалить? Спросила его Кесирт. Успееться, растягивая произнес Мансур. Спина и шея взмокли и по ним градом стекал пот. Кесирт заходила сзади и полотенцем вытирала шею и вспотевшую спину мужа, изредка бросая косые взгляды в сторону двора. Не дай Бог увидит сноха, или сосед зайдет ненароком, и опасаясь вздрагивала от любого шороха.

Почуяв запах свежатины прибежал пушистый кот черной окраски и усевшись на задние лапки облизываясь не сводил зеленых глаз с бараньей тушки. Сейчас тебе дам, только подожди малость. Ишь как быстро учуял: обращался хозяин к коту. Тот замурлыкал в ответ и терпеливо ждал, словно понимая какую важную работу делает этот человек с тесаком в руке.

Ювелирно сняв шкуру посмотрел на освежеванного барана ударил по нему широкой пятерней и бока обложенные белым жиром затряслись так, что туша чуть не свалилась наземь. Хорош барашек, ничего не скажешь! Хорош! Улыбаясь в смоляную бороду произнес Мансур. Да жаль только, что его парным не смогут попробовать ребята; грустным голосом произнесла Кесирт.

Попро-о-о-буют, завтра на рассвете выеду в горы, для них я стараюсь не для себя: ответил он жене . Сердце Кесирт запрыгало от радости. Четверо сыновей, родная плоть и кровь были так далеко, в горах. И с тех пор сердце Кесирт превратилось в сгусток боли от неизвестности за их судьбы. Сколько раз просыпалась она в холодном поту? Затем вставала, вышаривая в темноте долго искала тапочки, и стараясь не разбудить мужа шла на кухню успевшую остыть за ночь так, что зуб на зуб не попадал, долго стояла взглядываясь в непроглядный мрак за окном. Где они теперь мои мальчики? Сытые ли, голодные? Ранены или их нет в живых?

Слышишь меня (так обращаются чеченские мужчины к женам никогда не называя по имени) ты что оглохла? Голос у самого уха вернул Кесирт на землю. Подай мне тряпку. Она протянула сахарно-белый кусочек марли.

Мансур вытер руки, небрежно пнув ногой отшвырнул не успевшую еще остыть баранью шкуру и только собрался распустить брюшину, когда звонко хлопнули ворота и в них показался мальчишка лет тринадцати.

Де дика хуьлда Ваша! Уьстаг1 г1оза буаг хуьлда: обратился мальчик с приветствием.

Спасибо, живи долго, ответил он не глядя. Мальчик переждал пару минут, не полагалось спешить даже в таком деле с каким он пришел. Он видел, что его родной дядя занят и прежде надо предложить свои услуги и только потом обо всем остальном. После соблюдений всех правил и условностей он обратился уже по делу. Ваша я пришел сообщить, что русские на подходе к селу, мне отец поручил предупредить вас об этом.

Мансур застыл с занесенным в воздухе ножом, глаза метнули искры, сталь сверкнула на солнце сотнями лучиков и нещадно кромсая жир вонзилась в тушу. Одним махом руки распустил он брюшину откуда скользя хлынули дымящиеся паром внутренности. Мальчишка подбежал, подставил таз и видно ждал скупой похвалы от дяди. Но Мансуру было не до похвал. Воды! Крикнул он во весь могучий голос и метнул нож что есть силы обратно в ствол. Ох, мне бы так, восхищенно произнес мальчик.

Но Мансур ничего не ответил, он молча вымыл руки, обтер ладонями свои штанины, вытерся полотенцем и только потом надел папаху сняв ее с ветки. Затем посмотрел в сторону синеющих гор и долго стоял занятый своими мыслями. Ухая по городу били установки»Град» и их доводящий до исступления гул пока слышался вдалеке, но не было никакой уверенности, что они завтра не ударят по селу. Он повернулся и посмотрел на племянника затем окинул взглядом супругу. Кесирт ловко орудуя ножом управлялась с внутренностями. Почки, печень и сердце она положила в отдельную эмалированную миску, их следует сразу же зажарить. А все остальное после тщательной обработки, которое займет у нее массу времени, сгодятся на чеченский деликатес, б1араш. (чеченские колбаски) Мансур пару раз кашлянул словно прочищая горло, снова посмотрел в сторону синеющих гор и процедил сквозь зубы:

Свиньи, грязные свиньи доползли все же до села. Когда-нибудь это должно было случится, но я не ждал этих свиней так скоро! Чтобы они таскали за собой трупы своих отцов: сказал он и кивнув племяннику, что означало доделать его работу, широким шагом вышел за ворота.

  2

Село русские взяли в кольцо, окопавшись на блокпосту при въезде. Ни въехать ни выехать без разрешения этих х1акхарчи(свиньи) стало невозможно: так говорили сельчане. Был сентябрь месяц. Беспрестанно шли дожди. Дороги разбитые военной техникой и размытые осенними дождями были в глубоких ямках и колдобинах. По этой дороге увязая по колено в грязи тащились беженцы. За спиной жалкий скарб, руки заняты огромными клетчатыми сумками китайского производства. Люди обнищали за войну и теперь спасая себя и остатки имущества, убегали подальше от села.

За взрослыми молча тащатся детишки с ужасом вглядываясь в бесконечную ленту дороги. Завтра будет зачистка, по крайней мере слух такой уже был, а нынче в Чечне все слухи сбываются. Старики предсказали что Чечня по щиколотки зальется кровью. Кровь была по колено. Что зарастет он по колено бурьяном и там где прежде жили люди, будут разгуливать олени. Оленей нет, но дикие собаки, лисы, фазаны и бурьян в центре города-это факт. И люди бегут, подальше от села. Слово зачистка холодит в их жилах кровь. Двадцать зачисток пережило это село. Лишилось почти всего мужского населения, имущества накопленного в течении долгой жизни, дома их сожгли и даже забрали последние деньги на похороны. Теперь в селе только глубокие старцы, женщины и дети. Мужчины от десяти до пятидесяти сгинули в фильтрационных лагерях. (в народе прозванные концлагеря).

Это тоже предсказывали старики. Что в лес на стук топора со всей округи будут сбегаться женщины , что означает мужчин останется мало. И теперь не в состоянии пережить двадцать первую зачистку, жалкая вереница сельчан тащится по проливным дождем, мечтая когда-нибудь добраться до соседней Ингушетии. И все же часть людей осталась в селе ни под каким предлогом не соглашаясь покинуть свои дома и землю их предков.

Мы умрем тут, но не сдвинемся с места: говорят они. К ним принадлежал и Мансур, который на себе не раз испытал, что такое зачистка. С тебя особый спрос, как с хозяина бандитского логова: говорили ему федералы. И зачищали с особым пристрастием. И к стенке ставили, и все прелести фильтрационных пыток попробовал до сих пор спина хранит их следы. Это тебе за старшего сына, это за второго, это за третьего бандита и так сыпали палачи серию ударов арматурами на его могучую спину. Но бежать, испугавшись этих грязных свиней? Никогда, пусть они бегут, я у себя дома, рано или поздно им придется это сделать: так говорил Мансур.

На рассвете, в небе закружили вертолеты. Дымящиеся ракеты с треском разрывая воздух исчезали в лесополосах. Село окружили и по разбитой дороге выбрасывая синие ядовитые выхлопы, громыхая и лязгая въехали танки. Земля задрожала и люди в домах поглядывая на окна, в которых звенело стекло, исступленно молились. Пьяные крики, бешеная ругань и автоматные очереди носилось в утреннем осеннем воздухе над селом. Федералы как гестаповцы с закатанными по локоть рукавами с оружием наизготовку врывались в дома, где дрожа от страха с безмерным ужасом в глазах притаились мирные жители. И начинался кровавый шабаш под именем зачистка. Стрельба иногда поверх голов жертвы иногда прямо в сердце наповал. Ковры, аудио и видео технику, ювелирные украшения, деньги и всякую еду, грузят на БМП, БТэр, танки и машины»Урал».

Для российских войск Чечня - это своего рода Кландайк и мечта каждого попасть побыстрее на зачистку да награбить побольше. Живым товаром идет у оккупантов мужское население. За них живых или мертвых, все равно заплатят, они это знают.

Думая об этом, Мансур стоял под навесом, и ждал федералов, когда Бтэр выбив ворота, пыхтя и разбрасывая комки грязи въехал на крытый асфальтом двор. Пьяные федералы спрыгивая с боевой машины громыхая прикладами, как тараканы разбегались по двору. Идите в сарай. . А вы обыщите дом. . Один из них с толстой цепью»кардинал» на шее, одетый в вылинявшую камуфляжу, небрежно держа в руках автомат двинулся в сторону стоявшего по навесом Мансура. Ну что опять свиделись? Федерал остановился невдалеке и окинув чеченца презрительным взглядом сквозь зубы процедил: что, бандиты твои не вернулись? Где они, говори? Угрожающе повысил он голос.

Мансур с минуту смотрел на асимметричное , неприятное лицо федерала и устало заулыбался. Незнаю о каких бандитах вы говорите, в моем доме я, моя старуха да сноха с детьми. Федерал изменился в лице. При виде этого бесстрашного человека, с красивым открытым лицом, который не сломался под пытками и не боялся смерти, его душа наполнялась завистью и ненавистью одновременно. А его безмерное спокойствие повергало его в ярость. Унизить его, чтобы он ползал на коленях прося пощады себе и всей его семье: вот о чем мечтал федерал видевший Мансура уже в двадцать первый раз. Но федерал знал, что никогда этому не бывать. Он умрет, стиснув зубы если даже пытать его каленым железом. Он это знал...

Налитые кровью глаза военного смотрели куда-то вдаль поверх головы стоявшего перед ним чеченца. Чеченца не молодого, но стойкого как кремень. Перед пьяным взором федерала проносились картинки страшных пыток. Мансур избитый окровавленный лежит на бетонном полу фильтрационного лагеря Чернокозово. Каких только пыток к нему не применяли, но он словно из камня. Только глухо постанывал да крутил головой на которую нещадно опускались удары тяжелых, солдатских ботинок.

Сквозь перебитые пальца струйками стекала кровь. Это было тогда...И вот теперь он стоит как огурчик, свежий и чистый и снова ко всем тем чувствам переполнявшим его душу примешалось чувство тайной зависти. Что это за народ? - думал он про себя а вслух произнес. У нас имеются неопровержимые доказательства, что бандиты систематически бывают в селе, в этом волчьем логове. Федерал выжидающе замолчал и вновь уставился на чеченца. Мало того, вы зарезали накануне барана и поволкли его в горы к бандитам. Кто мог заложить?

Какая сволочь донесла? - гадал Мансур внешне ничем не выдавая своей душевной тревоги. Федерал пользуясь своим преимуществом, играя оружием вальяжно прошелся перед носом Мансура. Ворот военной формы расстегнут на шее все еще переливаясь играет «приватизированная»при очередной зачистке у несчастной жертвы цепочка.

Светлые волосы выбившись из под косынки цвета хаки, спадают на узкий лоб на тонких губах играет ухмылка. Он остановился и налитыми кровью и ненавистью глазами смотрит на чеченца. Где скрываются твои бандиты? Спрашиваю тебя в последний раз. Я не знаю никаких бандитов. Мои сыновья - это чеченские сопротивленцы и они воюют против вас. Где именно сейчас я не знаю. Русский усмехнулся. Вот как? Не бандиты, а сопротивленцы?

Так точно! И не знаете где они, да? Не знаю. Я найду их. Ищите ветра в поле. Оккупант остановился словно раздумывая как ответить на дерзость это сильного человека. Несколько солдат стоя невдалеке с нескрываемым интересом разглядывали своего командира и ждали чем же закончится этот словесный поединок.

Ща он его шандарахнет, вот увишь, -  произнес длинный как коломенская верста солдат с выпирающим острым кыдыком.

Бум посмотреть: ответил ему напарник, едва достающий ему до плеча.

В это время в женской половине раздались крики и детский плач. Мансур вздрогнул всем телом и бросился к дому. Стоять сука! Направив на него автомат выкрикнул русский. Он остановился, а взгляд его остался прикованный к дому, откуда доносился этот жуткий крик снохи.

В это время подгоняемые автоматными прикладами в страхе прижимаясь к друг дружке из дома вышли женщины а за ними напуганные до смерти дети. А вот и подельница! - произнес смягчив голос главный. Йист ма хиллах1(молчи): по чеченски сказал жене Мансур.

Заткнись, сука -  снова закричал побелевший как мел офицер. Он настолько приблизился стоявшему невдалеке чеченцу, что Мансур чувствовал смердящую вонь из его рта и побрезговав отвернул голову.

Грязные свиньи, изо рта несет как из туалета. Чтобы ты всю жизнь дышал на своих обожателей, на тех предателей, которые ползают перед вами и слизывают пыль с ваших ботинок: в душе исходился он злобой.

Шеей воротишь гад? И русский замахнулся, но в последний момент передумал и опустил оружие. Затем снова обратился к стоявшей рядом со снохой и дрожащей как осиновый лист, Кесирт.

Ну, где твое бандитское отродье? Где твой волчий выводок? Что молчишь? Наклепала четверых, благословила их на грязное дело, а теперь молчишь?

Валлах1и не знаю: протяжным тихим голосом прошептала Кесирт.

Русский оставил Кесирт и с головы до ног окинул взглядом справную сбитую красавицу Аждан. Сноха зябко повела плечами и с обезумевшими от страха глазами посмотрела в сторону свекра. Она знала, что он защитит ее. И все же желание вцепится в горло этого монстра и разодрать его на куски, ногтями расцарапать его мокрые слюнявые губы, одолело ее.

Похотливая улыбка заиграла на ощерившихся губах военного, он смачно сплюнув на землю раскачиваясь по утиному пошел в сторону Аждан. Не смей подходить к ней? Ты не в России, ты в Чечне, -  как раненный зверь зарычал Мансур и кинулся навстречу пытаясь преградить оккупанту дорогу. Военный развернулся и тяжелый приклад издавая гулкий звук опустился на голову чеченца.

Женщины заорали, как резаные заплакали дети. Мансур стоял покачиваясь схватившись за голову из которой струйками стекала кровь, застревая в его черной, ухоженной бороде и капала ему на грудь.

Вай, вай Дела (О, Боже), причитали женщины, не смея шелохнуться или сдвинутся с места.

Следующая серия ударов сразили его наповал. Люди помогите! Что за звери, за что? - залилась слезами Аждан. Спалить это бандитское гнездо: закричал офецер истеричным визгом.

И вскоре по добротному дому из красного кирпича крытого алюминиевым шифером заработал огнемет. Дом полыхнул факелом отсвечивая заревом огня на многие километры. Потрескивая падали догорающие стропила, разлетая на мелкие кусочки со звоном сыпалось оконное стекло.

Кесирт упала и корчась по земле с ужасом в глазах смотрела как полыхает ее дом, ставшей частью ее самой. Где прошла ее полная счастья и семейной радости жизнь. Где на свет появились и росли ее сыновья, будущие воины! Дом без которого ее муж, благородный, честный человек, достойный потомок мужественных предков, не мог прожить и дня.

Она сквозь марево огня видела как обуглившись от огня со стен падают ковры, как подхваченные пламенем кружатся легкие занавески и на ее глазах превратившись в пепел пылью оседают на землю. Она сквозь пелену тумана видела так же, как поднимается ее муж с разбитым, окровавленным лицом, как он до боли ей знакомой кошачьей походкой крадется в сарай, как возвращается с двустволкой и на ее глазах разряжает ее в обидчика.

3

Мансур лежал весь в крови на холодном, бетонном полу, избитое тело невыносимо болело, опухшие ноги сводило в жестокой судороге. Щиколотки насквозь разъеденные колючей проволокой, причиняли адскую боль. (в данный момент их не было на ногах). Пылающую от жара голову хотелось окунуть в холодную воду. За стеной словно из под земли доносились глухие стоны и надрывающий глотку кашель.

Пытают очередную жертву и так все дни и ночи напролет. Пытают такими садистскими методами, с таким пристрастием, что невольно задаешься вопросом: а может это звери в человеческом обличии? Люди ведь не могут так упиваясь кровью пытать себе подобных. Где же ты СПРАВЕДЛИВОСТЬ затерялась? Откликнись если ты есть на этом белом свете . Все исчезло! Осталось только жестокость и безнаказанность,, которые властвуют безраздельно.

Его размышления прервали серия ударов за стеной. Пленный молчал, долго сдерживал стоны а затем разошелся диким воплем разрывая стены концлагеря. О Аллах1, о Аллах1, не пошли мне боль, дай мне выдержку и терпение, убереги меня от позора перед врагом! - слышался ему жаркий шепот обреченного.

А затем все смолкло. Видно палачи на время оставили жертву, как обычно они делают, но вернувшись они с него еще живого снимут шкуру. И чтобы не слышать эту чужую боль, Мансур готов на все. В это время дверь его камеры загромыхала и вошли трое вооруженных контрактников. Мансур превозмогая боль сел, прежде чем садисты начали его пинать ногами. Встать! На выход! Скомандовал один из них.

Закусив губу, на которой застыли кровавые сгустки, Мансур поднялся во весь рост и двинулся к двери. Вышли в грязный длинный коридор, где через толстые оконные решетки косыми лучами пробивался свет. Должно быть утро: решил Мансур вот уже несколько дней находившийся в темной камере потеряв всякое представление о времени.

Его вели по грязному, пахнувшему плесенью коридору подгоняя в спину оружием. Когда дошли до стальных дверей с решетками из толстой арматуры, остановились .

Массивная дверь из железа открылась издавая неприятный лязг. Иди: подтолкнули его в спину холодным дулом оружия. В лицо ударил яркий солнечный свет и свежим прохладным воздухом наполнились легкие. Мансур еле удержался чтобы не упасть. Было где-то около десяти утра, и с улицы через высокий бетонный забор опоясанный колючей проволокой поверх высоковольтных линий, доносился шум машин и блеяние скотины.

Наверное воскресенье и люди спешат на базар: подумал Мансур. Во дворе этой цитадели смерти были раскиданы множество пустых ящиков из под патронов, все усыпано стрелянными гильзами и массой всякого мусора. Его вели по внутреннему двору пока не оказались у высокой бетонной стены всю залитую кровью. Некогда серые стены теперь в темно-бурых подтеках и сплошь в щербинках от пуль. Мансур понял, что это стена казни. Бойня! Самая настоящая бойня, где вурдалаки в военной форме упиваясь кровью отводят души. Мансур невольно поднял глаза, казалось, что стена уходит в самое небо. Заметив его взгляд брошенный на стену, контрактник произнес: птица не перелетит и загоготал. Не доходя до стены приказали остановится.

Подбежали двое русских и начали заводить руки за спину и связывать их колючей проволокой. Уберите руки! Крикнул Мансур. Ух, какие мы гордые за нее то и расплачиваетесь! Избранная нация! Не только не уберем рук, мы вас затопчем ногами: зарычал рябой, с гривой рыжих волос на голове, матерый контрактник.

Свинья ты, свиньей и помрешь! Ответил ему Мансур.

Он уже знал, что его участь решена и после того что он пережил, ему боятся было нечего. Он прошел все круги ада это концлагеря и смерть его не пугала! За него отомстят! Обязательно отомстят, его сыновья, и все те чеченские воины от одного вида которых русских бросает в смертельную дрожь! Никто не останется не отомщенным, Иншааллах1.

Это еще посмотрим, кто помрет, а кто нет, - растягивая в ухмылке рот, произнес рыжий и надел на голову Мансура черный мешок. Этот же контрактник прикладом прислонил его к холодной покрытой инеем стене.

Мансур ничего не видел. Сердце его стучало ровно и пульс бился не чаще чем обычно. Он крепко сжал набухшие от крови кулаки и всем своим сущестом обратился к Всевышнему! Впереди затопало множество ног. Но Мансур не отвлекался, единственное о чем он горько сожалел, что должен предстать пред Творцов Миров без последнего намаза. Он очень сожалел об этом!

Его мысли прервал чей-то громкий голос за стеной он замер давно не слышавший родную речь. Д1авало чехк т1аьх вюсур вун х1о автобусан (иди быстрее , а то опоздаешь на автобус) Кричала кому-то женщина. Мансур усмехнулся. Ему казалось странным, что за бетонной стеной все еще кипит жизнь, что люди куда-то спешат, что занимаются рутинными делами, и всеми силами держатся за эту жизнь, когда здесь в аду узники мечтают о смерти!

В это время впереди выстроилась целая рота вооруженных солдат. Они все прибывали и прибывали и выстраивались заняв все лобное место. Часть из них были зрители, которые не хотели упускать представление под названием «кровавое зрелище». Позже подошел оккупант в форме офицера с дегенеративной челюстью и с деловым видом начал прохаживаться перед обреченной жертвой.

Повернувшись к Мансуру, он остановился и неожиданно для всех спросил: имеете последнее желание? Мансур не поверил, что обращаются к нему и не дрогнувшим, твердым голосом спросил. Вы меня спрашиваете? Да: сказал офицер. Снимите с моей головы головы мешок , оставьте руки свободными, я родился свободным на эту грешную землю и свободным умру! И еще.... разрешите мне помолится: сказал Мансур требовательным голосом.

Тон то какой, не просит а требует! - произнес, кто-то стоявший в толпе. И это все?

Спросил его офицер. Да: ответил Мансур все тем же твердым голосом.

Наступила молчаливая пауза, которую прервал шум чьих то шагов. Шаги были тяжелые шаркающие Мансур догадался, что ведут еще, кого-то чтобы поставить к стенке. Шаги затихли как жертвы так и сопровождающих этого несчастного.

Давайте начинайте представление. Преподнесите старику сюрприз: язвительным тоном отпускали реплики военные. Зная не понаслышке о коварстве врага, Мансур насторожился, желая узнать что затеяли эти нелюди. В душе он жалел этого несчастного пленника, если он молод, то было жальче вдвойне и совершенно не думал о себе.

Я пожил достаточно и умру спокойно, вырастил достойных сыновей и никто не упрекнет наш род в предательстве. Честь не замарана -это самое главное для чеченца. И никто ни его, ни его сыновей не упрекнет в трусости. Мысли его прервал до боли знакомый голос. Уберите свои грязные руки! Оставьте мои руки свободными! Или вы боитесь, что убегу? Ха-ха-ха: раскатистым басом засмеялся кто-то совсем рядом и этот смех...этот смех напомнил ему... нет. . тысячу раз нет..

Мансур вздрогнул всем своим израненным телом. Кровь бухая прилила к его сердцу, и толчками отдавало в ушах. Он с трудом удержался чтобы не вскрикнуть Черный мешок от его горячего дыхания запузырился как маленький парус на игрушечном кораблике. И когда казалось больше не осталось сил для душевных пыток, ему развязали руки и сняли с головы мешок.

Он весь дрожа сам не зная отчего повернул голову направо. Рядом с ним стоял полуживой младший сын. Самый любимый, самый дорогой! Потому что он всегда для него был и останется младшим, маленьким Байсангуром, которого он ласково называл Барсом.

Мансура словно полоснули ножом по сердцу! Сын безотрывно смотрел на отца, отец смотрел на сына! На молодом красивом лице сына не было живого места! Глаза заплыли, остались только узкие щелки через которые он старался рассмотреть отца, зная что видит его в последний раз. Сердце отца, набухшее кровью, билось об грудную клетку. Больно было отцу видеть родное дитя! Отец молчал, молчал и сын. Глаза говорили за них. Мансур догадался, что услышав о зачистке, старшие братья разрешили спуститься в долину и здесь, кто-то сдал. Но он не знал, что его сын зарывшись в опаленных огнем развалинах оставшегося от некогда добротного дома вел четырехчасовой бой, уложил целую штурмовую бригаду и только потом сдался, на условиях, что не будут бомбить село.

Всего этого отец не знал. Мансур посмотрел на роту солдат выставленных перед ними. Он улыбнулся краешком губ. Вы бы всю армию выставили против двух пленников. Как ни странно, но военные убийцы промолчали, не стали грубить и даже пошли навстречу и разрешили им помолиться.

Беспрецедентное мужество отца и сына, натренированных убийц ввергло в шок! А тем временем отец и сын приступили к своему последнему намазу. Перебитыми, посиневшими пальцами снимали они с луж прозрачные корочки хрупкого льда и на глазах изумленных оккупантов, делали омовение. Отец встал первым сын подошел и стал рядом, справа. Мансур поднял руки и вполголоса произнес: Аллах1 Акбар, Аллах1 Акбар!

Ветер дул в лицо и сын ощущал на себе теплое дыхание отца. Он иногда отрывал свой взор устремленный на носки своих босых ног без единого ногтя (палачи вырвали их) и тогда видел могучие плечи отца. Острое желание припасть к ним и заключить их в объятие одолевало им, чуть не сбивая с толку. С каждой сурой, сердца их наполнялись блаженным покоем и умиротворенностью, что падая на колени в суджуте перед Всевышним по их истерзанным щекам стекали слезы.

Слезы радости, слезы любви к Аллах1у, которые как прорвавшаяся плотина хлынули из их сердец и в этот миг оба они почувствовали, что так сильно приблизились к Господу, Творцу Миров, что кожу пробирали мурашки. Аллах1 Акбар! Произносит отец. Аллах1 Акбар: вторит ему сын.

Со словами Аминь закончили молится и провели руками по лицу и вновь встали рядом плечом к плечу. Мансур посмотрел на сына и горячая волна словно маленькое торнадо подминая все под себя, захлестнула его. Если бы я мог перед смертью обнять любимого сына? Но Мансур не мог себе этого позволить даже если палачи дадут на это добро! Чеченцу даже перед смертью не стоит забывать о том, он чеченец.

Байсангура одолевало то же самое желание. И он с благодарностью вспоминал скупую ласку отца в том далеком его детстве. Он помнит это как сейчас, как рука отца, словно нечаянно касается его вихрастой макушки и дольше обычно задерживается на ней. Какое счастье он испытывал в те редкие минуты, что сердце маленького Барса как шальное прыгало в груди.

Первым расстреляли сына. Аллах1 Акбар: вскрикнул Мансур наводя ужас на палачей. На глазах отца сын медленно сполз по стене, опускаясь все ниже на землю. Кровь текла из простреленной груди, и дымясь растекалась лужей вокруг скорчившихся в предсмертных судорогах воина.

Каждый мускул его натренированного в боях тела дрожал в отчаянной схватке с болью, прежде чем душа покинула его. Вдруг он замер, черты разгладились и лик его озарился улыбкой. Воздух наполнился сладким запахом мускуса, который благоухая разливался в воздухе.

Палачи как шакалы поднимали кверху носы, принюхивались не понимая, кто источает этот дивный запах, который им был неведомо знать. Это был райский запах миска? Мансур слышал об этом. Аллах1 счастливых обитателей Рая награждает этим дивным запахом.

Отец улыбнулся, а затем грудь его затряслась в рыданиях. Мой сын в Раю, Иншаалах1!  - Рыдал Мансур не стесняясь врага. Чуть позже успокоившись вытер слезу застрявшую на длинных черных ресницах, протер руками свою все еще не потерявшую форму, красивую бороду и молча ждал смерти.

Враги не спешили, удивленно разглядывая то Мансура, то лежащего с улыбкой на устах Байсангура.

Чеченцы не плачут. Но я не стесняюсь своих слез! Мой сын в Раю Иншааллах1, что может быть лучшей наградой для отца муджахида? Это слезы радости! - смеясь в лицо врагу заговорил Мансур.

Русских взбесила это покорность перед смертью, взбесило ликование отца за погибшего праведной смертью сына.

Огонь! Дал команду обуянный бешенством офицер и Мансур согнувшись пополам с трудом сдерживая рану из которой хлестала ручьем кровь, свалился на бетон устремив в последний раз свой взор на серое осеннее небо и замер неподвижно.

Таисия Ирс